Детство Иисуса. Страница 9

– И поэтому, если я переведусь на Седьмой или Девятый причал, мне будет легче. Я целыми неделями смогу отдыхать.

– Так точно. Если б ты работал на Седьмом или Девятом, тебе было бы легче. Но тогда у тебя была бы неполная ставка. Так что в итоге на Втором лучше.

– Ясно. Так что все к лучшему в итоге, что я здесь, на этом причале, в этом порту, в этом городе, в этом краю. Все к лучшему в этом лучшем из возможных миров.

Альваро хмурится.

– Это не возможный мир, – говорит он, – а единственный. Лучший он в таком случае или нет, решать не тебе и не мне.

Ему на ум приходит несколько разных ответов, но он воздерживается их произносить. Может, в этом мире, который единственный, благоразумнее оставить иронию в прошлом.

Глава 6

Как и обещал, Альваро берется учить мальчика шахматам. Когда работы немного, видно, как они увлеченно играют в теньке, склоняясь над карманным набором шахмат.

– Он меня только что обыграл, – отчитывается Альваро. – Всего две недели – и он уже лучше меня.

Эухенио, главный книгочей среди грузчиков, бросает мальчику вызов.

– Сыграем на скорость, – говорит он. – У каждого по пять секунд на ход. Раз-два-три-четыре-пять.

Взятые в кольцо зрителей, они играют на скорость. В считаные минуты мальчик загоняет Эухенио в угол. Эухенио толкает своего короля, и тот валится на бок.

– Теперь дважды подумаю, прежде чем с тобой играть, – говорит он. – В тебе настоящий дьявол.

Вечером в автобусе по дороге домой он пытается обсудить игру и странное замечание Эухенио, но мальчик неразговорчив.

– Хочешь, куплю тебе шахматы? – предлагает он. – Сможешь упражняться дома.

Мальчик качает головой.

– Я не хочу упражняться. Мне не нравятся шахматы.

– Но у тебя же так хорошо получается.

Мальчик пожимает плечами.

– Если кто-то благословлен талантом, не прятать этот талант – долг, – настаивает он упрямо.

– Почему?

– Почему? Потому что мир делается лучше, мне кажется, если все мы в чем-то преуспеваем.

Мальчик угрюмо смотрит в окно.

– Ты огорчился из-за того, что сказал Эухенио? Не стоит. Он не взаправду.

– Я не огорчился. Просто не люблю шахматы.

– Ну, Альваро огорчится.

На следующий день в порту появляется чужак. Он мал и сухопар, кожа выжжена до темно-каштанового оттенка, глаза глубоко посажены, нос крючком, как клюв у ястреба. На нем линялые джинсы, запачканные машинным маслом, исцарапанные кожаные ботинки.

Он извлекает из нагрудного кармана бумажку, вручает ее Альваро, а затем, не проронив ни слова, стоит и пялится вдаль.

– Так, – говорит Альваро. – Мы разгружаемся сегодня до вечера и почти весь день завтра. Если готов – подключайся.

Из того же нагрудного кармана незнакомец достает пачку сигарет. Не предложив никому, прикуривает и глубоко затягивается.

– Не забывай, – говорит Альваро, – в трюме – не курить.

Человек никак не обозначает, что услышал. Спокойно озирается по сторонам. Дым от сигареты поднимается в неподвижный воздух.

Альваро сообщает нам всем его имя – Дага. Никто не зовет его никак иначе – ни «новым человеком», ни «новым парнем».

Несмотря на свою щуплость, Дага силен. Он и на миллиметр не кренится, когда ему на плечи опускают первый мешок, поднимается по лестнице быстро и уверенно, легким шагом преодолевает трап и забрасывает мешок в телегу без всякого видимого усилия. Но затем уходит в тень сарая, присаживается на корточки и прикуривает еще одну сигарету.

Альваро шагает к нему.

– Никаких перекуров, Дага, – говорит он. – Берись за дело.

– Какая тут норма? – говорит Дага.

– Нету нормы. Нам всем платят подневно.

– Пятьдесят мешков в день, – говорит Дага.

– Мы носим больше.

– Сколько?

– Больше пятидесяти. Нормы нет. Каждый несет, сколько может.

– Пятьдесят. Не больше.

– Вставай. Хочешь курить – жди перерыва.

Обстановка накаляется в полдень пятницы, при расчете. Когда Дага подходит к доске, служащей столом, Альваро склоняется к казначею и шепчет что-то ему на ухо. Казначей кивает. Выкладывает деньги Даги на доску перед собой.

– Что это? – говорит Дага.

– Твоя плата за отработанные дни, – говорит Альваро.

Дага подбирает монеты и быстро, презрительно швыряет их казначею в лицо.

– Это за что? – говорит Альваро.

– Крысиная плата.

– Такова ставка. Столько ты заработал. Столько мы все зарабатываем. Хочешь сказать, мы все крысы?

Люди толпятся рядом. Казначей украдкой складывает бумаги и закрывает крышку денежного ящика.

Он, Симон, чувствует, как мальчик вцепляется ему в ногу.

– Что они делают? – ноет он. Лицо у него бледное и встревоженное. – Они будут драться?

– Нет, конечно, нет.

– Скажи Альваро, чтоб не дрался. Скажи! – Мальчик дергает его за пальцы, дергает и дергает.

– Давай уйдем, – говорит он. Он тянет мальчика к волнолому. – Смотри! Видишь тюленей? Большой, который задрал голову, – это самец. А другие, поменьше, – его жены.

Из толпы доносится резкий вскрик. Лихорадочное движение.

– Они дерутся! – ноет мальчик. – Я не хочу, чтобы они дрались!

Люди стоят полукольцом вокруг Даги, тот пригибается, на губах – тень улыбки, одна рука вытянута вперед. В ней блестит нож.

– Ну! – говорит он и подзывает к себе ножом. – Кто следующий?

Альваро сидит на корточках на земле. Кажется, держится за грудь. На рубахе – кровавый потек.

– Кто следующий? – повторяет Дага. Никто не шевелится. Он выпрямляется, складывает нож, сует его в набедренный карман, поднимает денежный ящик, переворачивает его над доской. Монеты рассыпаются во все стороны. – Ссыкло! – говорит он. Отсчитывает, сколько хочет, насмешливо пинает бочку. – Налетай, – говорит он и поворачивается спиной ко всем. Не спеша усаживается на велосипед казначея и уезжает.

Альваро подымается на ноги. Кровь на рубашке – из руки, сочится из пореза на ладони.

Он, Симон, – старший мужчина, хотя бы по возрасту, ему и руководить.

– Тебе нужен врач, – говорит он Альваро. – Пойдем. – Он машет мальчику. – Давай отведем Альваро к врачу.

Мальчик не шевелится.

– Что такое?

Губы у мальчика размыкаются, но не слышно ни слова. Он склоняется поближе.

– Что такое? – спрашивает.

– Альваро умрет? – шепчет мальчик. Все его тело напряжено. Он дрожит.

– Конечно, нет. Он порезал руку, вот и все. Ее нужно перевязать, чтобы кровь перестала. Пошли. Отведем его к врачу, и врач его вылечит.

Альваро уже идет, с ним – один работник.

– Он дрался, – говорит мальчик. – Он дрался, и теперь врач отрежет ему руку.

– Чепуха. Врачи не отрезают руки. Врач промоет царапину и наложит бинт или, может, зашьет иголкой с ниткой. Завтра Альваро будет на работе, и мы все об этом забудем. – Мальчик пронзительно смотрит на него. – Я не вру, – говорит он. – Я бы не стал тебе врать. Рана у Альваро не серьезная. Тот человек, сеньор Дага или как там его, не хотел его ранить. Это случайность. Нож соскользнул. Острые ножи опасны. Это урок, надо запомнить: не играй с ножами. Если играть с ножами, можно пораниться. Альваро поранился, к счастью, не серьезно. А сеньор Дага уехал, забрал свои деньги и уехал. Он не вернется. Ему тут не место, и он это понимает.

– Ты должен не драться, – говорит мальчик.

– Я и не буду, слово даю.

– Ты должен никогда не драться.

– Нет у меня привычки драться. И Альваро тоже не дрался. Он просто пытался защититься. Он пытался защититься и порезался. – Он вытягивает руку, чтобы показать, как Альваро пытался защититься, как Альваро получил порез.

– Альваро дрался, – говорит мальчик, произнося эти слова с торжественной категоричностью.

– Защищаться – это не драться. Защищаться – природный инстинкт. Если кто-то пытается тебя ударить, ты защищаешься. Не задумываясь даже. Смотри.

За все время, которое они провели вместе, он мальчика и пальцем не тронул. И тут внезапно он угрожающе вскидывает руку. Мальчик даже не моргает. Он делает вид, что бьет его по щеке. Тот даже не морщится.